— Все в порядке. — Старший телохранитель поклонился Джариту. — Вы можете идти.
Джарит уставился на него, пораженный не столько обыском, сколько поклоном. Потом улыбнулся мне.
— Увидимся вечером?
Я кивнула:
— До вечера.
Когда он ушел, я вернулась к бару и налила себе пива.
— Хочешь? — предложила я матери.
— Нет, спасибо. — Она тряхнула головой, отчего масса ее волос всколыхнулась золотой волной. Отсвет от колец играл на ее золотой коже.
Как у Керджа. И глаза у нее были такие же, как у него под внутренними веками: золотые белки и черные зрачки. Она не унаследовала от деда внутренних век, но за этим исключением они с Керджем походили больше на близнецов, чем на сына и мать.
Но там, где Кердж был тверд, мама была нежна. Мне отчаянно хотелось броситься к ней, прижаться головой к ее коленям, как я часто делала в детстве, ища у нее утешения. Только я давно уже выросла, так что отвыкла бегать к ней каждый раз, как разобью коленку.
— Что ты делаешь в этих краях? — спросила я.
Она улыбнулась:
— Ну, мне случилось заглянуть на Форшир, вот я и подумала…
— Мама. — Я стукнула стаканом по стойке. — У тебя ведь нет никакого повода находиться сейчас на Форшире. Так зачем ты здесь?
Она подошла к бару и села в одно из высоких кресел у стойки. При росте в сто восемьдесят сантиметров она была выше меня, выше всех моих сестер, одного роста с отцом. Она говорила тем мягким тоном, который в детстве всегда отгонял мои ночные страхи.
— Кердж сказал мне про Рекса. Мне жаль.
Я провела пальцем по краю стакана:
— Он сам выбрал профессию Демона. Он знал, на что идет.
— Соскони. Я не Кердж.
Я посмотрела на нее:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты переживаешь. Я это чувствую.
— Это сугубо личное. Давай не будем об этом.
— Ладно. — Она бросила на меня хорошо знакомый осторожный взгляд. Он означал, что она ищет тему разговора, которая не заденет меня больно. Чем старше я становилась, тем чаще замечала у нее этот взгляд.
— Твой друг Джарит очень мил, — сказала она наконец.
Я пожала плечами:
— Мне тоже так кажется.
«Правда немного юн», — добавила она про себя.
«Оставь его в покое», — мама.
«Соскони, я ведь не враг тебе».
«Блок!» — подумала я. Псимвол замигал, унося прочь ее беспокойство.
Мать прикусила губу. Она ничего больше не говорила, только смотрела на меня. Я нахмурилась и налила себе еще пива. Потом вышла из-за стойки и уселась на диване. Мать подошла и села в кресло напротив. Она казалась сошедшей с картины мастера — воплощение красоты, золотая женщина с золотыми волосами, рассыпавшимися по креслу. Интересно, подумала я, она хоть отдаленно представляет себе, как тяжело быть ее дочерью.
— На что это похоже? — спросила я.
— Что «это»? — улыбнулась она.
— Быть любимой всеми, кто попадается на твоем пути.
Недоверие. Оно накатывало на меня волнами.
— С чего ты решила, что я любима всеми, кого встречаю?
— А разве нет?
— Нет.
Я вздохнула:
— Могу я задать тебе вопрос личного характера?
— А тебе не кажется, что это отдает двойным стандартом?
Я застыла:
— Хорошо. Не бери в голову.
— Соскони. — Она развела руки. — Давай, спрашивай.
— На что похоже быть любимой роном?
Перемена в ее лице впечатляла, хоть была и невелика. Я и не представляла, как напряженно она себя ощущала на протяжении нашего разговора, пока не увидела, как эта напряженность покидает ее.
— Твой отец дополняет меня до законченного целого, — мягко сказала она.
— Заполняет меня всю.
— А в смысле секса?
Она чуть покраснела:
— Мне кажется, на сегодня личных вопросов хватит.
— Извини.
Уголки ее рта чуть заметно приподнялись.
— Давай скажем так: иметь десять детей было легко.
«Можно спросить у тебя еще одну вещь?» — подумала я.
Она улыбнулась. «Смотря какую».
«Это касается Керджа».
Она снова напряглась. «Что тебя интересует?»
«Это, правда, был несчастный случай?»
«Какой несчастный случай? — Ее возбуждение билось о мое сознание. — Как я могу говорить с тобой, Соскони, если ты недоговариваешь?»
«Смерть деда, — подумала я. — Это, правда, был несчастный случай?»
Мать почти выпрыгнула из кресла точно пружина, которую согнули так сильно, что та вырвалась из гнезда. Она подошла к окну и выглянула на улицу.
— Разумеется, это был несчастный случай.
— Кердж должен был знать, что может перегрузить канал связи, — это случилось пятьдесят пять лет назад. Теперь он был одним из трех умов, питавших энергией Сколи-Сеть: Кердж, моя тетка и мой отец. Кулак, Ум и Сердце Сети. То, что эти три ума так отличались друг от друга, не было простой случайностью. Если три этих ума будут слишком похожи, это может вызвать резонанс, приводящий, в свою очередь, к разрушению Сети.
Пятьдесят пять лет назад мои дед и бабушка одни питали Сеть. Кердж попытался стать третьим.
— Он должен был знать, — повторила я. — Шансы на то, что выживут оба — он и дед, — были слишком малы. Кердж знал это. Точно знал. И он был моложе. Моложе и сильнее. У него было больше шансов выжить, чем у деда.
Мать резко повернулась:
— Замолчи!
Я не могла остановиться. Как знать, может, моя жизнь окажется в зависимости от того, знаю ли я правду.
— Почему он так старается вбить клин между мною и Эльтором? Потому, что надеется: мы будем слишком заняты, разбираясь друг с другом, чтобы разделаться с ним? Потому, что боится: вдруг один из нас попытается присвоить себе трон, убив брата? Так, как он убил родного отца?